«Серёжа, я скрывать не стану:
мне странен этот полустанок.
Нас не встречают и не ждут.
Ни хлеба-соли, ни оркестра,
где пропадают – неизвестно.
Мне тесно, тошно, душно тут!»
Так щедро выдала эпоха
права писать настолько плохо,
сколь левым можется ногам,
перемещая фокус моды
от восславленья несвободы
до беспощадности к врагам,
простя стихи, кудрявя прозу.
Увы, классическую розу
привить советскому дьячку –
никак. Под шелест новых платьев
мышленья функцию утратив,
язык нисходит к язычку.
Не в наши, видимо, окопы
визит уместен Каллиопы,
на кои веки в них ни сядь.
(Некстати – и закат Европы.
И помогли бы эфиопы,
да негде взять.)
Священный прах метут со сцены.
Прокисли ви́на драгоценны.
Молчать подписано в печать.
Дрожат листы. Клубятся тучи.
«Народ в полях. Оно и лучше –
ему нас незачем встречать.»
В итоге всякий спор о вкусе
есть спор о власти. Ах, мой свет,
оставим творческих дискуссий
онтологический лорнет.
Не становясь в любви искусней,
ушла натура.
Ну и хуй с ней.
Была –
и нет.