Смотрю на экран сконфуженно.
Cлучилось непоправимое:
Аксёнов раздел француженку
в гостинице «Украина»,

как царь Матильду Кшесинскую.
А гром уже скоро грянет:
вон бледный внучек Дзержинского
беснуется за дверями.

Он видит козни Запада
в том, что у них стряслась
такая вот внезапная
таинственная страсть.

Вскоре начнётся ужас.
Четыре миллиона доносов.
КГБ заложит их мужу,
у того будет масса вопросов.

Он крикнет, утратив выдержку:
«Мари, будь посдержанней в плотском!
С Евтушенкой не ходи — ноги выдерну!
Можешь пару раз пройтись с Высоцким!»

А она ему: «Хватит ругаться!
Сама не знаю, как могло случиться!
Это всё КГБ провокация!
Я не самка, милый, я не волчица!»

А Аксёнов с другою сблизится,
и заскрипит кровать,
когда он дочке физика
станет целку рвать.

Картина шестидесятых задрожала,
заиграла новыми красками:
секс, портвейн и песни Окуджавы
описала сценаристка Райская.

На тебе! Вот тебе,
долбаный ротозей,
такую вот, сука, оттепель
с чертами прекрасных друзей!

Об этом нет ни в мемуарах Влади,
ни у Проффер Эллендей.

Все беды всегда — из-за бляди.
Точнее — из-за блядей.