Был крепок наш Союз. Весь мир пред ним дрожал,
завидя в нас оплот Юпитера с Минервой,
но крепкий алкоголь, увы, подорожал
осеннею порой в год восемьдесят первый.

Зелёный шум гудел в похмельной голове.
И некуда идти, и некуда деваться:
ведь то, что было нам по три шестьдесят две,
внезапно подросло и вылилось в шесть двадцать.

А диктор бормотал напрасные слова
над суетой сует казарменного быта,
и стала наша жизнь в те годы такова,
что трое первых лиц откинули копыта.

Четвертый же из них, несчастный дуралей,
издал сухой закон, взорвав мосты и шлюзы.
От нечего терять мы стали нюхать клей.
Нюхнули как-то раз, очнулись — нет Союза.

Мы отряхнули прах, смахнули пыль и слизь,
отринув прежний мир и прежние пороки,
как вдруг вожди опять за старое взялись,
забыв за двадцать лет минувшего уроки.

Похоже, настают худые времена
от Пензы до Югры, от Тынды до Батайска.
Упала в прошлый раз Берлинская стена.
Не вышло бы теперь падения Китайской.